Марина Ивановна Цветаева

Марина Ивановна Цветаева родилась в Москве 8 октября (26 сентября по старому стилю) 1892 года в семье выдающегося профессора-искусствоведа Ивана Владимировича Цветаева (1847-1913), основателя Московского музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Мать ее, Мария Александровна Мейн (1868-1906), была второй супругой Цветаева. У Марины были сводные сестра Валерия (1883-1966) и брат Андрей (1890-1933) от первого брака отца и родная младшая сестра Анастасия (1894-1993).

Осенью 1902 года Мария Александровна заболела чахоткой, и семье пришлось отправиться в длительное путешествие за границу. Они объездили лучших врачей Италии, Швейцарии, Германии. Но помочь никто не смог. 5 июля 1906 года в Тарусе Мария Александровна скончалась.

С 1908 года Марина начала публиковать свои стихи, в которых трудно было угадать будущую великую поэтессу.

В 1909 году Марина Цветаева попыталась покончить жизнь самоубийством. Обстоятельства происшедшего остались тайной семьи.

А через год вышел первый сборник стихов Цветаевой «Вечерний альбом» (1910), изданный за счет автора тиражом 500 экземпляров. На читателей он не произвел впечатления, зато привел в восторг поэта и критика Максимилиана Александровича Волошина (1877-1932). Он лично посетил начинающую поэтессу и пригласил ее к себе в гости в Коктебель.

Поездка состоялась в мае 1911 года. Здесь Марина Ивановна познакомилась со своим будущим мужем Сергеем Яковлевичем Эфроном (1893-1941). Они родились в один день, но Эфрон был на год младше Марины. Сын революционеров, к тому времени юноша уже осиротел и, будучи по материнской линии из известной в России дворянской фамилии Дурново, являлся кадетом Офицерской Академии.

До Эфрона Марина была влюблена только в героя Бородинского сражения генерала Александра Алексеевича Тучкова-Четвертого (1777-1812). Дело дошло до того, что девушка выставила портрет героя вместо иконы, чем вызвала болезненную реакцию со стороны ее верующего отца. Тучкову посвящено знаменитое стихотворение «Генералам 1812 года», созданное в период 1913-1915 годов.

1912 год оказался богат событиями, знаменательными для судьбы поэтессы. В январе она вышла замуж за Сергея Эфрона. Были опубликованы второй и третий сборники стихов Цветаевой «Волшебный фонарь» и «Из двух книг». А 18 (5) сентября 1912 года родилась первая дочь Марины – Ариадна, домашние звали ее Аля.

Вскоре после начала Первой мировой войны пришло время настоящей поэзии Цветаевой. В 1915-1916 годах Марина Ивановна создала великолепные стихотворные циклы «Стихи о Москве», «Бессонница», «Стенька Разин», «Стихи к Блоку» (дописан в 1920-1921 годах), «Ахматовой». Миру явился великий поэт-реформатор.

Цветаеву того периода замечательно описала в своих воспоминаниях дочь Ариадна Эфрон:

«Мама была среднего, скорее невысокого, роста, с правильными, четко вырезанными, но не резкими чертами лица. Нос у нее был прямой, с небольшой горбинкой и красивыми, выразительными ноздрями, именно выразительными, особенно хорошо выражавшими и гнев, и презрение. Впрочем, всё в ее лице было выразительным и всё – лукавым, и губы, и их улыбка, и разлет бровей, и даже ушки, маленькие, почти без мочек, чуткие и настороженные, как у фавна. Глаза ее были того редчайшего, светло-ярко-зеленого, цвета, который называется русалочьим и который не изменился, не потускнел и не выцвел у нее до самой смерти. В овале лица долго сохранялось что-то детское, какая-то очень юная округлость. Светло-русые волосы вились мягко и небрежно – всё в ней было без прикрас и в прикрасах не нуждалось. Мама была широка в плечах, узка в бедрах и в талии, подтянута и на всю жизнь сохранила и фигуру, и гибкость подростка. Руки ее были не женственные, а мальчишечьи, небольшие, но отнюдь не миниатюрные, крепкие, твердые в рукопожатье, с хорошо развитыми пальцами, чуть квадратными к концам, с широковатыми, но красивой формы ногтями. Кольца и браслеты составляли неотъемлемую часть этих рук, срослись с ними – так раньше крестьянки сережки носили, вдев их в уши раз и навсегда. Такими – раз и навсегда – были два старинных серебряных браслета, оба литые, выпуклые, один с вкрапленной в него бирюзой, другой гладкий, с вырезанной на нем изумительной летящей птицей, крылья ее простирались от края и до края браслета и обнимали собой всё запястье. Три кольца – обручальное, «уцелевшее на скрижалях», гемма в серебряной оправе – вырезанная на агате голова Гермеса в крылатом шлеме, и тяжелый, серебряный же, перстень-печатка, с выгравированным на нем трехмачтовым корабликом и, вокруг кораблика, надписью – “тебъ моя синпатiя” – очевидно, подарок давно исчезнувшего моряка давно исчезнувшей невесте. На моей памяти надпись почти совсем стерлась, да и кораблик стал еле различим. Были еще кольца, много, они приходили и уходили, но эти три никогда не покидали ее пальцев и ушли только вместе с ней».

13 апреля 1917 года у Эфронов родилась дочь Ирина. Осенью 1917 года молодая чета уехала на отдых в Крым, но 25 ноября Цветаева вернулась в Москву за детьми. Выбраться обратно к мужу ей не удалось. В январе 1918 года Сергей Эфрон вступил в Добровольческую армию Корнилова. Начиналась Гражданская война.

В том же 1918 году Цветаевой были созданы цикл стихов «Комедьянт», пьесы «Червонный валет» и «Метель». Она завела новые знакомства, прежде всего с В. В. Маяковским и К. Д. Бальмонтом. И еще один примечательный эпизод: единственный раз в жизни Цветаева полгода проработала в Наркомнаце, после чего дала себе слово никогда больше никому не служить и сдержала его.

В 1919 году поэтессой были написаны цикл стихов «Стихи к Сонечке» и пьесы «Фортуна», «Каменный ангел», «Приключение», «Феникс». В Москве свирепствовал голод. Марина Ивановна была не в силах сама прокормить детей. Осенью 1919 года, чтобы спасти дочерей, она отдала их в подмосковный приют в Кунцево, но Алю по причине болезни вскоре была вынуждена забрать, чем спасла девочку. 15 февраля 1920 года младшая дочь Эфронов Ирина умерла в приюте от истощения и тоски. Для Цветаевой смерть дочери стала тяжелейшим ударом. Ведь она фактически была вынуждена сделать выбор, кому из дочерей жить, и выбрала старшую, погубив этим младшую.

В 1920 году Цветаевой была создана поэма «Царь-девица», вошедшая в четвертый сборник стихов поэтессы «Версты», который увидел свет в 1921 году. Тогда же были написаны поэмы «На красном коне» и «Егорушка», циклы стихов «Ученик», «Разлука» и «Благая весть».

14 июля 1921 года Марина Ивановна получила из-за границы письмо от Сергея Эфрона. Муж звал их к себе. Последние месяцы жизни в Советской России прошли в хлопотах и подготовке к выезду за рубеж. Тогда же были написаны поэма «Молодец» и циклы стихов «Сугробы» и «Деревья».

11 мая 1922 года Марина Ивановна Цветаева с дочерью Алей эмигрировали из России. Первые годы Эфроны провели в Чехии: Горние Мокропсы, Прага, Иловищи, Дольние Мокропсы, Вшеноры. Сергей Эфрон получал студенческую стипендию, а Марина Цветаева – помощь от чешского правительства и гонорары от журнала «Воля России». Здесь были написаны такие шедевры, как «Поэма горы», «Поэма конца», «Крысолов», пьеса «Ариадна», стихотворения «Попытка ревности», цикл стихов «Провода».

В 1923 году в издательстве «Геликон» в Берлине вышел пятый сборник стихов поэтессы «Ремесло».

1 февраля 1925 года у Эфронов родился сын Георгий, домашние звали его Мур.

Осенью того же года семья переехала на постоянное жительство в Париж, где и обосновалась на долгие годы. Здесь поэтессой были созданы практически все остальные ее эмигрантские произведения и в 1928 году вышла ее шестая книга «После России».

В 1931 году Сергей Эфрон обратился с прошением о предоставлении ему советского гражданства. Он стал работать на советскую разведку и одновременно активно участвовал в деятельности «Союза возвращения на родину».

Все годы эмиграции Эфроны бедствовали, почти голодали. Первой не выдержала Ариадна. 15 марта 1937 года она уехала в Москву. Осенью 1937 года Сергей Эфрон, заподозренный французской полицией в убийстве бывшего советского агента Игнатия Рейса, тоже был вынужден перебраться в СССР. Во Франции остались Марина Ивановна с Муром.

Отец и Аля из России звали к себе. Во Франции Цветаеву, как жену чекистского агента, принимали не везде и почти не печатали. Ее стихи, опередившие время и классические законы поэзии, были понятны не всем, по причине чего вечера поэзии много дохода не приносили.

Более того, прямолинейная Цветаева не раз открыто выражала поддержку молодым советским писателям, которые работали в условиях цензуры и отчаянного давления, постоянной угрозы потери свободы. Она даже заявила, что советская детская литература является лучшей в мире.

Поэтесса отлично понимала, что ожидало ее в России. Она была слишком умна, чтобы не понимать этого. Но надо знать Марину Цветаеву. Однажды она написала Сергею Эфрону, что пойдет за ним «всюду, как собака, где бы он ни находился». И свое обещание сдержала.

Тем временем в 1939 году была арестована Анастасия Ивановна Цветаева. От сестры это скрыли.

18 июня 1939 года Марина Цветаева с сыном приехали в Москву. До октября 1939 года они жили на даче в Болшево. Здесь в ночь с 27 на 28 августа 1939 года была арестована Ариадна Эфрон. Аля шла, улыбаясь через силу, в крытую машину «воронок». В глазах блестели непролитые слезы. Марина Ивановна стояла у окна комнаты и смотрела дочери вслед. Ариадна Сергеевна провела в лагерях и в ссылках в общей сложности неполных 17 лет.

В ноябре 1939 года арестовали Сергея Яковлевича Эфрона. Он из тюрьмы уже не вышел.

Постоянной прописки у Марины Ивановны и Георгия не было: они то снимали дачу в Болшеве (но там невозможно было жить зимой), то жили в Доме творчества от Литфонда. Скитались по квартирам. Цветаева носила передачи в тюрьму – Але и Эфрону, и если их принимали, она знала, что дочь и муж живы. То и дело мать и сын готовили посылки арестантам, писали письма, сушили на батареях морковь.

Репрессии, обрушившиеся на членов семьи, не помешали поэтессе готовить к публикации в Гослитиздате сборник стихов. Но на конечном этапе подготовки он был «зарублен» известным критиком Корнелием Зелинским (1896-1970).

В апреле 1941 года Марину Ивановну Цветаеву приняли в профком литераторов при Гослитиздате. В советские времена это давало право не только заниматься исключительно литературным трудом, но и претендовать на предоставлявшиеся тогда государством льготы профессиональным писателям.

6-8 июня 1941 года в Москве состоялась знаменательная встреча Марины Цветаевой с Анной Ахматовой.

А 8 августа 1941 года Марина Цветаева с сыном Муром выехали на пароходе из Москвы в эвакуацию. Поселились они в Елабуге. 26 августа Марина Ивановна написала заявление о приеме на работу посудомойкой в столовую Литфонда, однако ей было отказано.

31 августа 1941 года Марина Ивановна Цветаева покончила жизнь самоубийством – повесилась. Сыну, который в те дни был мобилизован на работы на аэродроме, она оставила предсмертную записку: «Мурлыга! Прости меня. Но дольше было бы хуже. Я тяжело больна, это – уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але – если их увидишь – что любила их до последней минуты, и объясни, что попала в тупик».

Под лаской плюшевого пледа
Вчерашний вызываю сон.
Что это было? — Чья победа? —
Кто побежден?

Все передумываю снова,
Всем перемучиваюсь вновь.
В том, для чего не знаю слова,
Была ль любовь?

Кто был охотник? — Кто — добыча?
Все дьявольски-наоборот!
Что понял, длительно мурлыча,
Сибирский кот?

В том поединке своеволий
Кто, в чьей руке был только мяч?
Чье сердце — Ваше ли, мое ли
Летело вскачь?

И все-таки — что ж это было?
Чего так хочется и жаль?
Так и не знаю: победила ль?
Побеждена ль?

Имя твое — птица в руке,
Имя твое — льдинка на языке.
Одно-единственное движенье губ.
Имя твое — пять букв.
Мячик, пойманный на лету,
Серебряный бубенец во рту.

Камень, кинутый в тихий пруд,
Всхлипнет так, как тебя зовут.
В легком щелканье ночных копыт
Громкое имя твое гремит.
И назовет его нам в висок
Звонко щелкающий курок.

Имя твое — ах, нельзя! —
Имя твое — поцелуй в глаза,
В нежную стужу недвижных век.
Имя твое — поцелуй в снег.
Ключевой, ледяной, голубой глоток…
С именем твоим — сон глубок.

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,
Оттого что лес — моя колыбель, и могила — лес,
Оттого что я на земле стою — лишь одной ногой,
Оттого что я тебе спою — как никто другой.

Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,
У всех золотых знамен, у всех мечей,
Я ключи закину и псов прогоню с крыльца —
Оттого что в земной ночи я вернее пса.

Я тебя отвоюю у всех других — у той, одной,
Ты не будешь ничей жених, я — ничьей женой,
И в последнем споре возьму тебя — замолчи! —
У того, с которым Иаков стоял в ночи.

Но пока тебе не скрещу на груди персты —
О проклятие! — у тебя остаешься — ты:
Два крыла твои, нацеленные в эфир, —
Оттого что мир — твоя колыбель, и могила — мир!

Мне нравится, что Вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не Вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть смешной —
Распущенной — и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами.

Мне нравится еще, что Вы при мне
Спокойно обнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я не Вас целую.
Что имя нежное мое, мой нежный, не
Упоминаете ни днем ни ночью — всуе…
Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами: аллилуйя!

Спасибо Вам и сердцем и рукой
За то, что Вы меня — не зная сами! —
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши не-гулянья под луной,
За солнце не у нас над головами, —
За то, что Вы больны — увы! — не мной,
За то, что я больна — увы! — не Вами.

…Я бы хотела жить с Вами
В маленьком городе,
Где вечные сумерки
И вечные колокола.
И в маленькой деревенской гостинице —
Тонкий звон
Старинных часов — как капельки времени.
И иногда, по вечерам, из какой-нибудь мансарды —
Флейта,
И сам флейтист в окне.
И большие тюльпаны на окнах.
И может быть, Вы бы даже меня не любили…
__________

Посреди комнаты — огромная изразцовая печка,
На каждом изразце — картинка:
Роза — сердце — корабль. —
А в единственном окне —
Снег, снег, снег.

Вы бы лежали — каким я Вас люблю: ленивый,
Равнодушный, беспечный.
Изредка резкий треск
Спички.

Папироса горит и гаснет,
И долго-долго дрожит на ее краю
Серым коротким столбиком — пепел.
Вам даже лень его стряхивать —
И вся папироса летит в огонь.

Попытка ревности

Как живется вам с другою, —
Проще ведь? — Удар весла! —
Линией береговою
Скоро ль память отошла

Обо мне, плавучем острове
(По небу — не по водам!)
Души, души! быть вам сестрами,
Не любовницами — вам!

Как живется вам с простою
Женщиною? Без божеств?
Государыню с престола
Свергши (с оного сошед),

Как живется вам — хлопочется —
Ежится? Встается — как?
С пошлиной бессмертной пошлости
Как справляетесь, бедняк?

«Судорог да перебоев —
Хватит! Дом себе найму».
Как живется вам с любою —
Избранному моему!

Свойственнее и съедобнее —
Снедь? Приестся — не пеняй…
Как живется вам с подобием —
Вам, поправшему Синай!

Как живется вам с чужою,
Здешнею? Ребром — люба?
Стыд Зевесовой вожжою
Не охлёстывает лба?

Как живется вам — здоровится —
Можется? Поется — как?
С язвою бессмертной совести
Как справляетесь, бедняк?

Как живется вам с товаром
Рыночным? Оброк — крутой?
После мраморов Каррары
Как живется вам с трухой

Гипсовой? (Из глыбы высечен
Бог — и начисто разбит!)
Как живется вам с сто-тысячной-
Вам, познавшему Лилит!

Рыночною новизною
Сыты ли? К волшбам остыв,
Как живется вам с земною
Женщиною, без шестых

Чувств?
Ну, за голову: счастливы?
Нет? В провале без глубин —
Как живется, милый? Тяжче ли —
Так же ли — как мне с другим?

Вчера еще в глаза глядел,
А нынче — всё косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел,—
Всё жаворонки нынче — вороны!

Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О, вопль женщин всех времен:
«Мой милый, что тебе я сделала?!»

И слезы ей — вода, и кровь —
Вода, — в крови, в слезах умылася!
Не мать, а мачеха — Любовь:
Не ждите ни суда, ни милости.

Увозят милых корабли,
Уводит их дорога белая...
И стон стоит вдоль всей земли:
«Мой милый, что тебе я сделала?»

Вчера еще — в ногах лежал!
Равнял с Китайскою державою!
Враз обе рученьки разжал,—
Жизнь выпала — копейкой ржавою!

Детоубийцей на суду
Стою — немилая, несмелая.
Я и в аду тебе скажу:
«Мой милый, что тебе я сделала?»

Спрошу я стул, спрошу кровать:
«За что, за что терплю и бедствую?»
«Отцеловал — колесовать:
Другую целовать», — ответствуют.

Жить приучил в самом огне,
Сам бросил — в степь заледенелую!
Вот что ты, милый, сделал мне!
Мой милый, что тебе — я сделала?

Всё ведаю — не прекословь!
Вновь зрячая — уж не любовница!
Где отступается Любовь,
Там подступает Смерть-садовница.

Самo — что дерево трясти! —
В срок яблоко спадает спелое...
— За всё, за всё меня прости,
Мой милый, — что тебе я сделала!

В гибельном фолианте
Нету соблазна для
Женщины. — Ars Amandi*
Женщине — вся земля.

Сердце — любовных зелий
Зелье — вернее всех.
Женщина с колыбели
Чей-нибудь смертный грех.

Ах, далеко до неба!
Губы — близки во мгле...
— Бог, не суди! — Ты не был
Женщиной на земле!

Два солнца стынут — о Господи, пощади! —
Одно — на небе, другое — в моей груди.

Как эти солнца — прощу ли себе сама? —
Как эти солнца сводили меня с ума!

И оба стынут — не больно от их лучей!
И то остынет первым, что горячей.

Пригвождена

Пригвождена к позорному столбу
Славянской совести старинной,
С змеею в сердце и с клеймом на лбу,
Я утверждаю, что — невинна.

Я утверждаю, что во мне покой
Причастницы перед причастьем.
Что не моя вина, что я с рукой
По площадям стою — за счастьем.

Пересмотрите всё мое добро,
Скажите — или я ослепла?
Где золото мое? Где серебро?
В моей руке — лишь горстка пепла!

И это всё, что лестью и мольбой
Я выпросила у счастливых.
И это всё, что я возьму с собой
В край целований молчаливых.

Кабы нас с тобой — да судьба свела —
Ох, веселые пошли бы по земле дела!
Не один бы нам поклонился град,
Ох мой родный, мой природный, мой безродный брат!

Как последний сгас на мосту фонарь —
Я кабацкая царица, ты кабацкий царь.
Присягай, народ, моему царю!
Присягай его царице, — всех собой дарю!

Кабы нас с тобой — да судьба свела,
Поработали бы царские на нас колокола,
Поднялся бы звон по Москве-реке
О прекрасной самозванке и ее дружке.

Нагулявшись, наплясавшись на земном пиру,
Покачались бы мы, братец, на ночном ветру…
И пылила бы дороженька — бела, бела, —
Кабы нас с тобой — да судьба свела!

Как правая и левая рука —
Твоя душа моей душе близка.

Мы смежены, блаженно и тепло,
Как правое и левое крыло.

Но вихрь встает — и бездна пролегла
От правого — до левого крыла!

Мы с тобою лишь два отголоска:
Ты затихнул, и я замолчу.
Мы когда-то с покорностью воска
Отдались роковому лучу.

Это чувство сладчайшим недугом
Наши души терзало и жгло.
Оттого тебя чувствовать другом
Мне порою до слез тяжело.

Станет горечь улыбкою скоро,
И усталостью станет печаль.
Жаль не слова, поверь, и не взора, —
Только тайны утраченной жаль!

От тебя, утомленный анатом,
Я познала сладчайшее зло.
Оттого тебя чувствовать братом
Мне порою до слез тяжело.

Вы столь забывчивы, сколь незабвенны.
— Ах, Вы похожи на улыбку Вашу! —
Сказать еще? — Златого утра краше!
Сказать еще? — Один во всей вселенной!
Самой Любви младой военнопленный,
Рукой Челлини ваянная чаша.

Друг, разрешите мне на лад старинный
Сказать любовь, нежнейшую на свете.
Я Вас люблю. — В камине воет ветер.
Облокотясь — уставясь в жар каминный —
Я Вас люблю. Моя любовь невинна.
Я говорю, как маленькие дети.

Друг! Всё пройдет! Виски в ладонях сжаты,
Жизнь разожмет! — Младой военнопленный,
Любовь отпустит вас, но — вдохновенный —
Всем пророкочет голос мой крылатый —
О том, что жили на земле когда-то
Вы — столь забывчивый, сколь незабвенный!